Самая богатая монархия Европы? Люксембург опровергает миллиардные оценки своего наследия
Getty Images
В конце марта европейские и британские медиа вновь подняли вопрос о богатстве одной из самых малых, но влиятельных монархий Европы — великогерцогской семьи Люксембурга. По версии британского издания Hello Magazine, семья великого герцога якобы является самой богатой монаршей семьёй Европы, обладая состоянием в 3,7 миллиарда евро. А Business Insider ещё в 2019 году оценивал её богатство в 4 миллиарда евро, утверждая, что великий герцог Анри в четыре раза богаче князя Альбера II из Монако.
Цифры впечатляют, особенно с учётом того, что Люксембург — одно из самых маленьких государств Европы. Однако реакция официального Люксембурга оказалась однозначной: эти данные не соответствуют действительности.
В редком заявлении, опубликованном Администрацией имущественных дел Великого герцога, отмечается, что реальная чистая стоимость активов семьи составляет лишь «небольшую часть» от заявленных в прессе сумм. И главное — оценки СМИ неправильно интерпретируют структуру собственности.
В заявлении подчёркивается, что журналисты, похоже, «путают частные семейные активы с историческим и культурным наследием, которое принадлежит не семье, а государству или обществу». Среди таких объектов, вероятно, замки, дворцы, произведения искусства и земельные участки, формально находящиеся в распоряжении династии, но не принадлежащие ей по праву собственности. Это ситуация, аналогичная британской короне, где, например, Букингемский дворец не является личной собственностью монарха.
Кроме того, Администрация подчеркнула, что великогерцогская семья имеет право на финансовую конфиденциальность, а потому не будет публиковать детальные данные о своём частном имуществе.
Этот случай подчёркивает важный структурный аспект европейских монархий: у многих династий есть доступ к значительным активам и символическим объектам, но их юридическое владение далеко не всегда означает частную собственность. Таким образом, громкие заголовки в таблоидах о миллиардных состояниях нередко строятся на поверхностной оценке публичных символов власти.
